Человек и пес

Парень лет восемнадцати выступал по парку. Он слегка приволакивал обе ноги, отчего его поступь выглядела капельку диковинно. Однако горб его была гладкой, шаг – уверенный, взор прямодушный и жесткий. На долгом поводке он содержал псину. Она была больно ветхой, это было броско и по ее медлительной нерешительной походке, и по белоголовый шерсти, и по слезящимся буркалам. Они выступали возле, и залпом было видать, что они вкупе. - Мам!Взирай, пес!– зазвонистый младенческий голос задрал привычный гул большущего города. – Можно я отдам ей собственный бутерброд? Мила бедственно вздохнула. Опять начинается. Димка уже замучил ее мольбой взять псину. Напрямик Малыш и Карлсон какой-то. Однако Мила категорически была против. Вначале нескончаемые лужи, впоследствии шерсть… К тому же она великолепно разумела, что все опеки о псине – прогулки, кормежки, прививки и прочее – возлягут на ее рамена. Димка был еще излишне крохотен, дабы мог бегать за иным живым существом. - Димка, ты же знаешь, за псиной некому бегать. Я круглыми днями на работе, ты в школе, к тому же ты еще излишне капельный. - А папа? - А папа, - тут голос Милы предательски дрогнул, к счастью, Димка в могуществу возраста еще не мог обратить на это внимание, - а папе некогда ездить к нам, дабы прогуливаться с псиной. Димка насупился. Мила, вновь вздохнув, отхватила из пакета бутерброд, припасенный на тот случай, если Димка проголодается во времена прогулки, и отдала сыну. Мальчишка пристал к валяющемуся псу и опрятно возложил возле с его мордой кус хлеба с колбасой. Сквозь несколько дней Мила вышла с Димкой погулять на младенческую площадку. Детвора резвились, шумели, гонялись дружок за дружком, катались с горки. Димка тоже гонялся со всеми, радостно заливаясь. Он полез на перекладина. Мила алкала его застопорить, однако не поспела. Димка оборвался долу, дико шлепнулся и не смог восстать. Спустя три месяца почерневшая от пламенея Мила привезла Димку домой. В инвалидном кресле. Лекари допускали, что еще не все затеряно, однако поверить в это было сложно. Скорее итого Димка уже не сможет ходить ввек. И Димка… в кресле… капитальный и негромкий, даже в свои восемь лет разумеющий, что случилось что-то больно плохое… Он уже не нюнил и не боялся… Мила вкатила коляску в коридор. Вздохнула. И отворила дверь в соседнюю горницу. Оттуда, забавно перекачиваясь на кратких кривоватых лапках, выполз косматый рыжеволосый кутенок. Он забавно морщил мордочку и тыкался во все влажным черным носом. - Димка, - будто сумев железно взговорила Мила, - ты обещался, что будешь воспитывать псину сам. Опамятовалось времена подавить обет. Сквозь полгода Димка восстал из кресла. Он больно бойко уставал и садился возвратно, однако он мог сделать несколько шагов. А еще сквозь пару месяцев он сам пошел прогуливаться со кутенком(ныне уже старшим псом), наименованным забавным и маловразумительным именем Бендик. Димка больно медлительно выступал, придерживаясь за десницу Милы, нерешительно переминаясь ногами. Однако выступал. Сам. Миновало 10 лет. Бендик постарел, и уже сам с трудом передвигал лапы. А Димка, ныне уже Дима, выступал возле с ним, готовый, если что, подхватить его. И Дима осведомил, что этой псине он должен тем, что выступает. Они выступали возле. Молодой прихрамывающий парень и ветхий пес. И им было важнецки вкупе.