Пути воина

Первые десять лет жизни он был попросту Кот. Большая, беспардонная тварь серо-коричневого окраса, с плотной долгой шерстью, сбившейся на боках в бессмертные колтуны. Непроходящие абсолютные царапины на морде и изодранные в вретище уши сообщали ему абсолютно бандитский внешность. На просторах нашей ветхой и запущенной квартиры он, будто гордый и безвозбранный нохча, жительствовал разбоем и разбоем. За ее пределами не брезговал и силом. Спрашивал соблюдения лев и клал собственный капельный, однако изрядно натруженный писюн, на все обязанности. Будучи центровым по району, он беспощадно мочил всех окрестных котов, абсолютно неадекватно отвечая на крохотнейшие поползновения в свою палестину. Порой виделось, что в него вселился несгибаемый дух великого каратиста Масутацы Оямы, собственно с таковским неистово-киокушиновским напором кидался он на всех конкурентов, сметая их, разметая в пух и прах даже мысли о каком-то сопротивлении. Имя у него взялось лишь тогда, когда подросла дочь, и наименовала его для унификации Тима, настолько же будто и тещиного домашнего засюсюканного уйобка, бессмертно ссущего под диваном. Кот же был суров. Принимая меня за равновеликого, бабу и дочь он определенно становил басистее себя в семейной иерархии и глядел к ним со терпимым презрением. Малая, подрастая встретила подобный расклад будто жрать, баба же, получив в десницы штурвал управления мною, попыталась было с наскока подмять под себя и Кота. Однако хер. Натыкаясь в финальной стадии бешеного медовомесячного соития на мрачно насупленный, будто у седьмой бэхи, полуприщур, сквозь какой Кот гадливо следил за хозяйской потной возней она всякий один смущалась, и прервавшись на полуфрикции запахивалась в простыню, спрашивая прибрать это беспардонное звериное. Добившись надобного итога Кот задрав хвост уходил сам. Гордость ввек не позволяла ему выканючивать, он век или спрашивал или взимал с боем. Внимательно возложенная бабой в безукоризненную мисочку еда заветривалась и пропадала. Голодный и жестокий, он снисходил до участия в семейном обеде: усевшись перед столом на безвозбранный табурет клал голову на стол и закрывал бельма, демонстрируя абсолютное безразличие к происходящему. Однако стоило отвлечься лишь на секунду – из под стола стремительным хуком вылетала растопыренная, с выпущенными когтями, лапа и неуловимым движением выхватывала с кратчайшей тарелки котлету или сосиску. Таковскую же аккуратно, будто в его плошке. Заслуженно получив от меня увесистого пинка, он не выбрасывая добычу пролетал юзом кухню и прихожую и с грохотом врезавшись в дверь ванны будто ни в чем не случалось вздымался и гордо задрав хвост выступал возвратно, дабы у моих ног безмятежно съесть беспорочно заработанный кус. Мы, несмотря ни на что, почитали дружок дружка, однако и правила тоже надобно было блюсти. Закон жрать закон. Он был из первого помета соседской кошки. Начальный помет будто болтают век самый большой. Три диких дымчатых и один-одинехонек грязно-коричневый. Беспардонным он был с рождения – в то времена будто иные котята,найдя безвозбранную сиську гасли и насыщались, он возмущенно пищА ползал вкруг мамаши, игнорируя безвозбранные соски, до тех пор, доколе не отгонял кого из братьев и не занимал его пункт. Рыба была его страстью. Любая: жареная, вареная, соленая, мороженная, протухшая. Однако необычно живая. Еду он промышлял виртуозно. Будто искушенный футболист при подаче углового, сломя голову летел на звук выказываемого холодильника и путаясь под ногами пробовал в суматохе реализовать розыгрыш стандарта. Ни один-одинехонек факт изъятия чего-либо съестного не приходил мимо его нарочито безразличного взора. Все запамятованное или брошенное хоть на минуту становилось его легитимной добычей. Оттого мясо и рыба вояжировали по дому в краткий пас, будто шарик у базарного наперсточника, не оставаясь неприкрытыми ни минуты. Рыба же его чуть не сгубила. Подтибрив как-то ночью у соседей сквозь разинутую форточку отрезанный хвост здоровенного, килограмма на три чебака, он припер его безусловно же домой, и попытался съесть на ковре в гостиной. Банкет закончился тем, что одна из костей, завязнув в горле, проколола ему пищевод и трахею. Я нашел его близ шести утра в забившимся под кухонный уголок. Изо рта выступала пена, и сам он был похож на рыбу-шар. Доля выдыхаемого духа сквозь дырку поступала под кожу, и Кот вздувался буквально на буркалах. Было утро субботы. Ветеринарка в этот девай вкалывала с 12-ти. Надобно было безотлагательно принимать меры. Роль избавителя была возложена на соседку – 75 летнюю еврейку, гинеколога в отставке. Пробужденное ни свет ни заря, бабушко-божий одуванчик с бирюзовыми волосами капельку поворчало, однако отказать не смогло. Скрупулезно, по Спасокукоцкому-Кочергину, вымыв канареечные костистые ручонки, и надев резиновые перчатки потухшее сверкало отечественной гинекологии уверенным шагом победителя ввалилось на кухню. -Котик, открой- ка ротик. В деснице ее в лучах восходящего солнца блистало полированной нержавейкой нечто, напоминающее конфигурацией вдруг утиный нос, большущую прищепку и мужской уд. Природная сметливость подсказала мне, что настоящий прибор можно безбоязненно наименовать 3,14здоскопом. Мои подозрения косвенно подтвердила баба, какая ойкнула, вспыхнула и стыдливо спряталась в ванну. Изумленный подобной ретирадой Кот небезосновательно постановил, что сейчас это конструкция, видавшее пизд вяще чем интернет-эксплорер, будут совать ему в пасть, и перебежал к деятельной обороне, навив несколько абсолютных царапин своей потенциальной спасительнице. Баталия завершился техническим нокаутом и за неприкрытым преимуществом одной из сторонок. Доколе бабулька, желая Коту неодинаковых длинных и мучительных кончин, залечивала боевые раны, я сквозь приятеля нашел таки телефон девченки – ветеринарши. Сговорились на девять. Ветеринарка в нашем городе видит собой большенный кирпичный ангар дореволюционной постройки с бетонным пустотелом. Посреди помещения вмонтирован станок для садомазохистских игрищ с крупным рогатым скотом. За хлипкой ширмочкой стоит обитый металлом стол. Это операционная. Очередная спасительница являет собой полненькую молодую перепуганную девицу, к тому же из моей школы, однако лет на пять помладше. - Меня кличут Лена, и ты мне будешь помогать - заявляет она –Крови не дрожишь? - Дрожу безусловно, а что ладить то… К этому моменту Кот заполнил собой всю спортивную сумку, в какую был посажен для транспортировки и ее пришлось разрезать. Вколов ему во внутреннюю поверхность стегна какуюто хрень, Лена бежала кухарить «операционную». - Он сейчас отрубится, и заноси. Кот не отрубался. Сквозь пять минут впрыскивание повторили. Впоследствии еще. Наконец сквозь полчаса, когда Лена, по ее словам вкатила уже дозу для телка, страдалец отправился таки в царство Морфея. Меня взялось подташнивать залпом, будто всего она стала привязывать кошачьи лапы к столу. Ненавижу медицинские запахи. Распластав кота пузом кверху она вынудила меня содержать его голову, а сама засунув мертво в пасть пинцет вытащила оттуда здоровенную зазубренную костомаху. - Этого капля. Надобно его свеять и беспременно зашить трахею. Я буду бить, а ты содержи шею. Можешь не взирать. Воздушно взговорить содержи шею – Кот к тому времени стал похожим на надутую резиновую перчатку, и понятие шеи было у него столь же сравнительно, будто понятие талии у Лены. Пфииииить – легонько раздалось из кота в тот момент, когда она сделала начальный надрез. Я почувствтовал веющую снизу в лик тоненькую струю духа, отчего-то пахнущего свежей рыбой. В тот же миг я добавил к нему непроницаемый благовоние вчерашнего борща и утренних котлет, веером расплескав их вкруг операционного стола. -Все?Будто ни в чем не случалось поинтересовалась Лена – а ныне сдуваем. И мы стали в четыре десницы сгонять атмосфера к разрезу на горле, настолько будто будто сдували матрас на пляже. После того, будто Кот стал похожим на сдувшийся шарик(или гондон - кому будто нравится), возникло самое занимательное – ОПЕРАЦИЯ!По моим ощущениям, когда на преддипломной практике били котов - у Лены были месячные, давай или там аборт. Тему эту она проворонила. В всеобщем, розыски трахеи обернулись в розыски клитора у экипажа подводной ладьи. Если б не моя смекалка- разыскивали бы до сих пор. Мылом, болтаю, помажь – где пузыри будут, там и дырка. И блеванул еще один. Однако уже в лоток с инструментами, по развитому. А впоследствии вдруг вспомянул, будто у Булгакова про трахеотомию декламировал. Бей, болтаю абсолютнее. Нашла… Кот в этот момент не знаю с чего взялся приходить в себя и метаться на операционном столе, тяпнул Лену, умудрился выпустить задние лапы и снес ими на пустотел все инструменты. Затем изодрал мне все десницы и попытался восстать. Несгибаемая русская баба, оттолкнув меня, грудью придавила к столу беснующегося и всадила ему еще глупи. Или святой воды, не помню, потому что мне стало плохо… Той же ночью, Кот получил от бабы погоняло Черч – в честь приснопамятного котика из кладбища домашних звериных Кинга. Часа в три ночи, несущаяся сломя голову и ноги в туалет, супружница была встречена ковыляющим, пошатываясь, на негнущихся ногах шарообразным существом, выпускающим булькающее- каркающие звуки. Возник отходняк и кота пробило на хавчик. Пожрав, он забрался к нам на койка и взялся вылизывать мне десницы. Впервинку за всю новейшую историю. Думаю, что это было проявление благодарности. Немигающие бельма его при этом были широко разинуты и на них были виданы приклеившиеся волоски и кусочки мусора. «Всякий человек сеет, что умеет и пожинает плоды(с)» Вздуваться Кот впоследствии безусловно исподволь перестал, однако мяукать настолько не научился. А злополучный тот рыбий хвост он на вытекающий девай таки нашел и доел, для него это было делом принципа. Ибо колея бойца – это колея смерти.